С. А. ТОЛСТОЙ

Москва, 1866 год, 14 ноября

Воскресенье. 14-го.

Пишу в понедельник утром - в 7 часов. Вчера вечером потушив свечу, в постели вспомнил, что не писал тебе, и ночью, как будто сбираясь на порошу, просыпался беспрестанно из страха пропустить время,- 8 часов.

Вот вчерашний день. Утренний кофе, как всегда. Потом я отправился к Перфильевым, в зоологический сад, к Зайковским, в типографию за ответом, на выставку картин и на Петровку к Ржевскому о телятах. Лиза с вечера еще хотела увязаться со мной на выставку, но, благодаря тому, что она дрыхнет до 12-ти, я ушел без нее и вместо ее взял Петю. Право, что за человек эта Лиза! Я ехал к Москве с мыслью, что за глупость, что Лиза, умная, молодая, здоровая девушка, сестра жены, и я от нее кроме неприятного чувства ничего не имею. Не я ли виноват в этом? Постараюсь в этот раз быть с ней как можно проще. Ну, и можешь себе представить, не прошло двух дней, и она уж тяжела, и я рад, как отделаюсь от нее. Вчера они легли с Таней спать. Таня умоляет не топить, отворить форточку. Лиза настояла, натопила, и Таня всю ночь не спала и потела. Ну, так я пошел с Петей. В зоологическом саду ничего из скотины не нашел нового. Одну телочку холмогорскую, может быть, куплю весною, когда будет аукцион. У Перфильевых застали дома всех, кроме старика. Лакей пошел докладывать, и слышу из-за двери голос Настасьи Сергеевны: давай его сюда! и сидит в серых буклях и корсете, нарядная, только от обедни. Варенька постарела, похудела. Она связала одеяло Илюше в перфильевском вкусе. Фани с старшим сыном, здоровая, веселая, тут же. Варенька увязалась с нами на выставку. По дороге встретили Сергея Степановича, и он пошел с нами. На выставке есть картина Пукирева,- того, чей «Неравный брак»,- «Мастерская художника»: поп, чиновник и купец рассматривают картину - превосходно. Остальное все не очень замечательно. Есть картинка Башилова. Чего-то недостает Башилову как в жизни, так и в искусстве,- какого-то жизненного нерва. То, да не то.

Встретил там Боткина с женой, у которых Фет останавливается. Его ждут каждый день. С выставки поехал с Петей к Зайковским. Головиных нет, но видел в первый раз мать. У них был гость, Пановский, тот самый, что я ругаю за фельетоны, и по-французски в гостиной лопочут, и стараются ужасно. Так это мне смешно. А Ольга милая. Эмилия не нравится мне. Очень здорова и как будто преисполнена грешных мыслей. Она выдумала себе выщипать брови там, где они срослись, и можешь себе представить, как это вышло уродливо. Это я, как сказал и Зайковским, творил в твое воспоминание. И в самом деле, мне то только весело, что я делаю, и знаю, что ежели бы ты была, ты бы со мной делала и одобряла. Я не вспоминаю о тебе, а сознание тебя при мне всегда. Это не фраза, а это именно так.

В типографии было заперто, и не получил ответа. У Ржевских поговорил, как бы получить штук 5 телят от него, но не знаю, как еще устроится с поением. Дома к обеду пришел Томашевский и Майн. Майн, как всегда, умен, толков, льстив и неприятен. Томашевский ужасно жалок. Он только 3-й день из тюрьмы, где высидел один без сообщений ни с кем, ни с молодой женой, без книг, 4 месяца, и ни за что. За то, что он был знаком с Петерсоном, который тоже ни в чем не виноват. Кто судьи его: Сычинский, Беринг, Михайловский и т. п. отребье рода человеческого. «А напрасно совсем мы вас брали», они сказали ему, выпуская. После обеда приехала тетя Надя с отцом своим. Он болен, она его привезла. Она мне очень поправилась. О тебе, разумеется, очень расспрашивает. Вечером поехал к Горчаковым. Застал всех, то есть старика, старуху, Элен и 3-х ее сестер. Посидел, ни скучно, ни весело, часа два и вернулся. Заужинался и лег, забыв писать тебе. Прощай, душенька, я чувствую, что скоро приеду. Теперь не могу ничего решительно сказать, оттого что вопросы о печатании и деньгах ничего не решены. Скажи детям, что папаша велел пикестить, и поцеловать, и прочти им что-нибудь из письма или выдумай, но чтоб они знали, что такое значит писать.