(Лев Толстой, дневники, 1891 год)

8 октября

Нынче 8 октября. Ясная Поляна. 11 дней не писал. Попробую, идя назад, вспомнить. Нынче пытался вновь писать статью о голоде. Ничего не вышло. Вечером написал 8 писем и свез на Козловку. Только что писал Золотареву рецепт о том, как установить любовь к людям, с которыми живешь, и, взойдя наверх, поддался поддразниванию Софьи Андреевны, утверждавшей, что люди, пытающиеся жить нравственно, утеряли простоту. И рассердился, сдержался.

Вчера 7-го. То же писал утром, и не шло. Уехали Эрдели и Таня в Москву. 6-го и 5-го поправлял первые главы статьи о воинской повинности. 4-го и 3-го писал 8-ю главу и хорошо кончил, 3-го и 2-го и 1-го писал статью о голоде. Все это время работал, засыпал завалину. Были за это время Стаховичи, Полякова, Зиновьев и Давыдов с дочерьми. Особенно выдающихся писем не было. Нет, были: письма Хохлова и англичанина пастора, сочувственное. Отослал за это время, исправив ее, «Первую ступень».

Думал только две вещи:

1) То, что быть в нужде по отношению к пище и одежде и помещению есть наивыгоднейшее положение человека - не переесть, не перегреться, не перепокоиться. Особенно первое: есть надо так, как будто не достанет на всех, и всегда оставлять другим.

2) То, что когда трудно, как мне теперь, безвыходно, кажется 1 перечеркнутое и неразобранное, надо думать, что это отличие мне. Мне задается урок трудный, потому что в меня верят, надеются на меня и любят меня. Надо быть благодарным. Теперь 12 ч. ночи. Два письма от Сони. Мне не перестает быть грустно за нее и от нее.

... Вчера поправил присланную Гротом корректуру о голоде. Нынче думал к «Сергию».

Надо, чтобы он боролся с гордостью, чтоб попал в тот ложный круг, при котором смирение оказывается гордостью; чувствовал бы безвыходность своей гордости и только после падения и позора почувствовал бы, что он вырвался из этого ложного круга и может быть точно смиренен. И счастье вырваться из рук дьявола и почувствовать себя в объятиях бога.